Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен

году не смогу призвать фамильяра только потому, что мне ещё не будет четырнадцати лет?

– Совершенно верно, – ответил Деметрос Аркелай. – В этом случае церемония проводится в середине сентября для тех, кто отметил свой день рождения летом. И призывают фамильяров на первом году Академии.

– Но мне четырнадцать исполнится только в ноябре, – возмущённо сказал Нафан, ожидая, что для него сделают исключение.

– В таком случае фамильяра можно призвать только со следующим выпуском Ликеи, через год, – совершенно спокойно ответил Деметрос Аркелай.

– А для чего же я тогда так торопился в Ликею? Я так рвался попасть сюда… – растерялся Нафан.

– Это общее правило, мы не можем поступиться с ним.

В зале хихикнули, Нафан вспыхнул. Руку снова подняла Ингрид.

– Да, Ингрид, – обратился к ней Деметрос Аркелай.

– А мне уже есть четырнадцать. Мне надо закончить второй год Ликеи для церемонии?

Деметрос Аркелай задумался. На его веку ещё не было такого, чтобы ученик поступил в Ликею с задержкой на год. Нафан резко повернулся лицом к Ингрид, хотя они сидели рядом.

– Думаю, мы не сможем сделать для вас исключение. Надо выполнить оба условия: быть четырнадцати лет от роду и закончить Ликею.

– Понятно, – ответила Ингрид.

– Во-о-от, – тихо прошептал Нафан, – даже тебе исключения не сделали.

– Ну ладно, значит, я подожду ещё год, – просто сказала Ингрид.

После собрания они вышли на прогулку в сад, чтобы их разговор никто не услышал. Нафан одновременно восхищался и возмущался словами Ингрид:

– Нет, то есть тебе действительно всё равно?! Ты можешь подождать ещё год до призыва фамильяра?!

– Вполне. А почему, собственно, нет? Правило есть правило. В конце концов, как я вообще очутилась здесь? Как меня сюда вообще взяли? Если при всём при этом я ещё и пальцы гнуть начну… Не, совесть имею.

– Космически… Я бы так не мог. Я просто сгораю от нетерпения. Интересно, кто придёт, когда я призову фамильяра?

– А у твоей сестры кто?

– Гелла год назад призвала солнечную козу. Ох, ну и свирепствовала она тогда… Она так хотела леопарда, а тут коза! – Он хихикнул.

– Э, да, неожиданно, мягко говоря… А по какому принципу вообще приходят все фамильяры?

– По принципу зеркала или комплимента.

– В смысле, фамильяр должен либо быть подобием хозяину, либо таким, чего хозяину не хватает? – спросила Ингрид.

– Да, ты блестяще угадываешь! – отметил Нафан. – Именно так. Вот у нас вся семья гадала: коза досталась Гелле, чтобы напомнить ей о малых людях или потому что козы такие же упрямые, как и она сама?

– А ты бы кого хотел?

– О, обычно все хотят львов, тигров, единорогов, грифонов, коней, орлов… А когда прилетает курица, то сразу энтузиазм угасает. Но, как правило, мощному магу приходят сразу потрясающие фамильяры, а слабеньким – кто попало. Поэтому все боятся: вдруг сейчас на призвании какая-нибудь лягушка появится? И всё…

– И это на всю жизнь, что ли? Так с курицей или лягушкой и жить?

– Нет, я слышал, что по мере роста мага фамильяры обновляются, например, начинаешь ты с курицей, а потом она становится цаплей.

– Или синица – журавлём.

– О таких случаях не слышал.

– Это на земле так говорят, про синицу в руке и журавля в небе. Это означает, что если у тебя есть маленькая такая синичка в руке, хочется всё равно того журавля, который в небе.

– А, понятно. Да, вернёмся к фамильярам. Они могут перерождаться, а могут приобретать такие навыки… Разум, интеллект, магические способности… У моей мамы, например, фамильяр – гусь. Но гусь особый: он живёт уже очень долго, не стареет, очень умный и его навык – поиск потерянных вещей. Нюх как у собаки…

– …А глаз, как у орла!

– Именно, глаз, как у орла. И кто бы мог подумать, что гусь будет такой ищейкой. Хотя мама говорит, что ей такой фамильяр достался не случайно, сама она рассеянная очень. И гусь всегда находит потерянные вещи.

– А у папы?

– У папы – собака.

– Наверное, он был рад, когда ему досталась собака?

– Да, это пудель.

Ингрид подавила в себе смешок, вспомнив соседку, которая выгуливала двух мелких истеричных пуделей.

– А у пуделя есть что-то необычное?

– Если честно, то нет. Он вообще чем-то болеет, сидит безжизненный и скулит, а раньше много лаял и нервничал.

Ингрид подумала, что, наверное, это очень плохой признак, если фамильяр чахнет, но уличить господина Фосфороса в ошибках вслух при Нафане не осмелилась.

Говоря о фамильярах, они зашли глубоко в парк.

– Ингрид, ты придумала, как мы переместимся на землю в этот раз?

– А, да… – рассеянно ответила она.

По правде, она и не думала, потому что это было последним, что её сейчас волновало. Однако она ведь обещала, а потому надо было действовать. Ингрид решительно направилась к беседке, к той самой, с которой её связывали дурные воспоминания о ссоре с Хельгой и Артемидой.

Ингрид убедилась, что их никто не видит, взяла Нафана за руку, другой рукой нашарила в кармане портал и приставила его к калитке, открыла дверь и дрожащими ногами сделала два шага вперёд. Раздался присасывающийся звук, померкло в глазах. Ингрид и Нафан оказались на одной из улиц по дороге из школы. Девочка после перемещения держалась бодрячком добрых секунд тридцать, а после, потеряв всю силу в ногах, обмякла. Еле-еле они доползли до грязной затоптанной скамейки, Нафан усадил Ингрид на самый краешек и опустил её голову. Ингрид уже знала: чем сильнее раскалывается череп в момент перехода, тем мучительнее будут воспоминания копии. К мелочам она уже привыкла: просто падало давление, темнело в глазах, в ушах звенело, а потом всё становилось на свои места. А сейчас было плохо до обморока.

Ингрид вернулась во вчерашний день, точнее в воспоминания того дня. Её копия, обычно не предпринимавшая ничего серьёзного самостоятельно, на этот раз стала слишком уж решительной. Вместо художественной школы она отправилась к тому самому дому, где однажды видела Антона Павловича, ещё тогда, осенью. Ингрид видела, как пошла к нему домой, превозмогая страх. Руки тряслись, но она сдерживала дрожь – и каких усилий ей это стоило! Ноги то были деревянными и врастали в землю, то, наоборот, становились ватными и предательски подгибались. В голове за стуком в висках ничего не было слышно. Даже дыхание больше напоминало ей пыхтение паровоза, тяжёлое и горячее.

Чем ближе в воспоминаниях копия подходила к дому Антона Павловича, тем больше Ингрид вслушивалась в её вчерашние мысли. Девочка как бы спрашивала саму себя, зачем она идёт туда, и изнутри пришёл ответ: чтобы извиниться.

Настоящая Ингрид находилась в пограничном состоянии обморока, и Нафан, усадивший её на скамейку, растерялся. Он пытался растрясти подругу, теребил её за плечо. Она в ответ поднимала руку, слабо пытаясь его остановить.

Ингрид всё больше уплывала в воспоминания. Всё больше не различала, где она, а где копия, и не могла понять, считаются ли поступки копии её поступками. Вот она видит, как поднялась по ступенькам на нужный этаж и позвонила в дверь. Долго никто не открывал. Девочка уже хотела уйти, как вдруг услышала шаги из квартиры и щёлканье дверного замка. Дверь открылась ровно на цепочку, оттуда выглянуло женское лицо.

– Здравствуйте, – поспешно сказала Ингрид.

На лице, которое находилось по ту сторону двери, читалось удивление.

– Я к Антону Павловичу… Его можно позвать?

Лицо стало выглядеть ещё удивлённее.

– Его пока нет дома.

– А он скоро будет?

– Вообще, должен скоро прийти… – На лице скользнула странная улыбка.

– Ладно, тогда я подожду здесь, – сказала решительно Ингрид и прислонилась к стене.

– Что уж так, подождите внутри, – странная улыбка расплылась ещё шире.

Ингрид такого не ожидала, но прошла в квартиру. Внутри тускло светила рыжеватая лампочка, на стенах пузырилась обшарпанная самоклейка. Ингрид остановилась в очень узком коридоре, откуда шёл поворот на кухню. На двух узких дверях возле неё висели два ярлычка: один с писающим мальчиком, а другой –